Власть консерваторов и КСИР
Расклад Шерешевского

АНАЛИТИКА  05 Марта 2024 - 11:11

В прошлую пятницу рано утром в Иране открылись избирательные участки. Телевидение продемонстрировало 84-летнего Верховного лидера страны, аятоллу Али Хаменеи, на пути к избирательной урне. Он заявил, что высокая явка будет проявлением национальной мощи и разочарует врагов Ирана.

Несмотря на все усилия чиновников, несмотря на призывы прийти на выборы, поскольку это «дело государственной важности», а еще для того, чтобы «посрамить врагов Ирана», явка стала самой низкой за всю историю — около 41%. Т. е. даже по официальным данным «враги» скорее победили, чем проиграли. В то же время, учителя в иранском Курдистане жаловались на то, что чиновники угрожали им увольнением в случае, если они не явятся на избирательные участки. Иран известен тем, что его руководители гонят на выборы миллионы бюджетников, запугивая их подобным образом.

Настоящая власть в Иране принадлежит духовному лидеру, или рахбару, и вот уже 34 года это место занимает Али Хаменеи. Его власть почти абсолютна. Ассамблея экспертов, которая может выбирать рахбара, переизбирается раз в 8 лет, но в реальности она заполнена ставленниками Хаменеи. Еще один специальный орган, Совет стражей, тоже лояльный Верховному лидеру, тщательно отбирает кандидатов на выборах президента, парламента и Ассамблеи экспертов, отклоняя всех, кто неугоден Хаменеи. Собственно, даже победители мало что решают; как говорил бывший президент Ирана Мохаммад Хатами, «президент — всего лишь тот, кто обеспечивает логистику для Верховного лидера», проще говоря, курирует экономический блок. Фактически президент здесь — слабый премьер-министр при сильном автократе, а роль парламента скорее церемониальная (хотя в прошлом, например, в 1980-е гг., эти структуры играли куда более важную роль, и до сих пор депутаты обладают некоторой властью на местах, имея влияние на жизнь своих округов). Кстати, выборы президента в Иране состоятся через год.

И тем не менее иранцы даже не годами, а десятилетиями живо интересовались происходящим. «Внутри тяжелого авторитарного экзоскелета режима бьется маленькое живое демократическое сердце», — рассуждали политологи. Общество Ирана, по крайней мере, большинство, видимо, полагало, что тут от него что-то зависит. Сценарий сломался в 2009 году, когда до выборов были допущены четыре кандидата: Мир-Хосейн Мусави, Мехди Карруби, Мохсен Резаи и действовавший президент Махмуд Ахмадинежад — ставленник Верховного лидера. Ахмадинежад проиграл. Но выборы были фальсифицированы, победитель Мусави оказался под домашним арестом, а миллионные толпы иранцев, вышедшие протестовать на улицы, были рассеяны прорежимными ополченцами и полицией. Сотни людей погибли, тысячи протестующих были брошены в тюрьмы. После подавления этих протестов (они вошли в историю Ирана как «Зеленая революция») режим решил не оставлять дело на самотек. Отбор кандидатов, допущенных на выборы, становился все жестче. Правда, в 2013 году до президентских выборов допустили очень умеренного критика режима, либерального реформатора Хасана Роухани. Но после протестов 2022–2023 гг. (т. н. протесты Махсы Амини в честь девушки, убитой полицией нравов за то, что она «неправильно носила хиджаб»), стало ясно, что даже малейшие отклонения от сценария могут привести к неприятным для руководства последствиям, поскольку правительство Ирана буквально сидит на пороховой бочке. Как уже говорилось, настоящая власть сосредоточена в руках Верховного лидера Хаменеи. Но он уже очень стар (84 года). Власть постепенно перетекает в руки второй иранской армии, куда отбирают наиболее религиозных солдат и офицеров — КСИР, Корпус стражей исламской революции. Это не только 125-тысячная армия и сеть спецслужб, но и басиджи — ополченцы, подавляющие протесты, а также гигантская корпорация, которой принадлежит около половины иранской экономики, включая тяжелую и оборонную промышленность, водные ресурсы, телекоммуникации и экспорт нефти. Фактически именно КСИР является ядром иранской политико-экономической системы, хотя кроме него имеются и другие группировки. Сторонники КСИР постепенно оттесняют представителей духовенства от власти («люди в сапогах высасывают власть у людей в чалмах»). Точнее, среди представителей последнего укрепляют власть лишь те, кто располагает хорошими связями с КСИР. Как говорят в Иране, Верховный лидер отдал страну в аутсорсинг КСИР в обмен на то, что те гарантируют сохранение его власти. Такое слияние политической, экономической, идеологической и судебной власти (суды также контролируются сторонниками корпуса) подразумевает гигантских масштабов коррупцию. Фактически страной руководят связанные с КСИР миллионеры — военные, чиновники и их родственники-предприниматели. Набивая себе карманы за счет трудящегося населения и распределяя между собой бюджетные деньги и госзаказ, эти люди готовы убивать, чтобы сохранить свое положение, не то что фальсифицировать выборы. Но и последнего они не избегают.

Согласно сообщениям, в пятницу 12 500 кандидатов по всей стране боролись за 290 мест в парламенте, а 144 священнослужителя вступили в гонку за то, чтобы занять 88 мест в Ассамблее экспертов на восемь лет. Однако Совет стражей, который контролирует допуск кандидатов, перед голосованием провел чистку, дисквалифицировав около половины зарегистрированных кандидатов и исключив из гонки большинство критиков и политических тяжеловесов, которые могли бы бросить вызов ставленникам КСИР и Хаменеи. В итоге почти все места в парламенте заняли консерваторы и сторонники КСИР.

Таким образом, состав парламента и Ассамблеи экспертов теперь целиком зависит от решений канцелярии Верховного лидера и наиболее могущественных генералов КСИР. Это уже мало отличается от простого назначения чиновников вышестоящими инстанциями.

Для властей тут есть и минусы. Фактически он сжимается до своего консервативного ядра, отсеивая все колеблющиеся элементы — от либеральных реформаторов, заинтересованных в либерализации экономики, чуть менее откровенном грабеже населения (Хатами, Роухани) и прекращении конфронтации с Западом, до умеренных конституционалистов, которые хотели бы сосредоточить больше власти в руках парламентариев (Лариджани). С прошлых президентских выборов сняли даже самого Махмуда Ахмадинежада, подавлявшего протесты в 2009-м, консервативного, но все же довольно самостоятельного популиста, осмелившегося заговорить об ограничении власти Верховного лидера и о необходимости больше помогать беднякам.

Сценарий, при котором подавляющее большинство избирателей не приходят на выборы, поскольку туда не были допущены интересные им лица, опасен для руководства Ирана. Это подтверждается исследованиями американских социологов, изучивших восстание осени 2019 года — еще одну мощную вспышку протестного движения. Тогда около полумиллиона иранцев вышли на улицы после подъема цен на топливо и стали жечь банки и правительственные здания; власти в ответ убили около 1000 иранцев за неделю, чтобы подавить протесты. Исследователям удалось установить, что наиболее бунтарскими стали районы, где был наименьший процент людей, принимавших участие в выборах. Разочарование в системе становится триггером для внесистемного протеста.

Такой сценарий восстания низов, только более организованного, является самой страшной угрозой для режима и даже для части оппозиции. В 1978 году мощная общенациональная забастовка парализовала экономику шахского правительства. Затем восстание рабочих, студентов, беднейшего безработного населения и мелкого бизнеса Тегерана 10–11 февраля 1979 года окончательно свергло диктатуру шаха (500 тыс. иранцев захватили оружие на военных складах и за несколько дней разгромили сторонников монархии в уличных боях). Этот революционный сценарий, при котором заводы и целые города могут оказаться в руках самоуправляющихся ассоциаций трудовых коллективов — восставшего рабочего класса, — самый опасный даже для многих либеральных оппозиционеров. Собственно, режим исламского духовенства и КСИР смог мобилизовать городские слои мелкого бизнеса и консервативного безработного населения, чтобы подавить последствия рабочего восстания и утвердить свою власть в Иране в 1979–1980 гг., но он прекрасно знает, насколько опасны для него такие процессы, ведь в этом случае пощады и мирных соглашений о разделе власти не будет. Но почему же в таком случае власти идут на высокие риски, превращая в чистый фарс выборы в такой беспокойной стране, как Иран?

На самом деле для правящего слоя нет хорошего сценария. Высшие власти — представители канцелярии Хаменеи и руководство КСИР — знают, что они крайне непопулярны в обществе. Но в этом всё и дело. Любая конкуренция на выборах для них тоже опасна — они проиграют, и тогда может повториться сценарий 2009 г.

Главной причиной их провала стала экономика, подорванная коррупцией (освоением бюджетных денег) и американскими санкциями. Инфляция, по официальным данным, достигает 40–50 процентов в год, а по неофициальным, впрочем, публикуемым в иранской прессе, — свыше 100 процентов. Большинство нищает, около 60 процентов живут на черте или за чертой бедности. Иранцы просто устали от всех этих людей у власти и мечтают об их уходе.

Последним тревожным звонком стали данные недавнего официального социологического опроса. Власти поинтересовались отношением иранцев к религии. Выяснилось, что, хотя большинство — не атеисты, они считают, что искренность и честность имеют большее значение, чем соблюдение ритуалов. И главное, почти 73 процента иранцев высказались за отделение религии от государства. Во время предыдущего опроса 2015 года за это выступали лишь около 31 процента. Для иранской теократии, велаят-э-факих — государства верховного правоведа-богослова, это означает приговор.

Повторим, для руководства Ирана уже нет хороших сценариев. Главное, однако, заключается в том, что Верховному лидеру Хаменеи 84 года, и он часто болеет. Смена руководства страны, вероятно, произойдет в обозримом будущем. Поэтому верхушке КСИР важно получить контроль над всеми институтами власти, включая президента (нынешний президент Эбрахим Раиси также связан с КСИР), парламент и Ассамблею экспертов, которая будет выбирать следующего Верховного лидера.

Обратная сторона такой политики — прогрессирующая изоляция режима. Аналитики издания The Economist полагают, что настоящая политика ведет к сжатию системы до ее ядра, к потере популярности и вытеснению всех умеренных или колеблющихся группировок. Это имеет последствия. Против режима собираются все силы оппозиции. Круг обиженных, разочарованных и недовольных расширяется, например, за счет отодвинутых на второй план реформистов. Они «маячат за кулисами, ожидая, когда сторонники жесткой линии потерпят неудачу». На практике это выражается в том, что обычно молчаливые чиновники теперь охотно информируют иностранцев о злоупотреблениях властью со стороны консерваторов, сторонников Хаменеи.

Те, кто заинтересован в переменах, имеют разные точки зрения относительно того, каким должен или может стать Иран в будущем. Радикалы, сторонники рабочего самоуправления и классового восстания немногочисленны. Некоторые амбициозные командиры КСИР стремятся к пакистанской модели, когда многопартийная парламентская система сосуществует с могущественной военной верхушкой, способной в любой момент вмешаться в ход политического процесса. Реформаторы, чиновники режима, оттесненные от руководства, мечтают о сосредоточении власти в руках парламента и умеренного Верховного лидера. Многие оппозиционно настроенные граждане хотят обычной парламентской республики и либерализации экономики. Есть и те, кто мечтает о возвращении шахской монархии, и их немало. Однако все они согласны с тем, что иранская модель вилаят-э-факих (государство религиозного правоведа-богослова) исчерпала себя. Теократия в такой стране, как Иран, где население легко поднимается на бунты и забастовки, не может сохранять стабильность в условиях, когда подавляющее большинство населения симпатизирует светским реформам и отделению религии от государства.

Caliber.Az

Просмотров: 1687