Европейский крайне правый поворот Расклад Михаила Шерешевского

Плохое управление в ЕС, особенно кризис, вызванный политикой Макрона во Франции, привели к подъему крайне правых антимигрантских националистических партий.

В Нидерландах и Испании крайне правые националистические партии показали сильные результаты на последних выборах, но пока не смогли сформировать правительства в этих странах. Во Франции выборы должны состояться 30 июня, и там крайне правый Национальный фронт во главе с Марин Ле Пен может получить свыше трети голосов, а еще одна ультраправая группа «Реконкиста» — пять процентов. В итоге может сформироваться коалиция большинства из ультраправых, к которым примкнут умеренно правые республиканцы. В Италии правительство возглавляет крайне правая националистическая группа «Братья Италии», которую возглавляет Джорджа Мелони — первая в истории страны женщина, ставшая премьер-министром.

Западное общество страдает от растущего неравенства, ухудшения условий труда и деградации части социальных систем, прежде всего государственной медицины. Экономический рост в условиях неолиберализма не приносит улучшения качества жизни значительной части населения. Люди, часто вынужденные работать на нескольких работах, продолжают жить в бедности, наблюдая за тем, как растут состояния миллиардеров. Многие озабочены растущей конкуренцией между разными группами трудящихся, особенно между «местными» (которые часто являются потомками предыдущих волн мигрантов) и «мигрантами» за рабочие места.

Часть общества доведена до бешенства левой и либеральной демагогией (сексуально окрашенные заявления про «144 гендера», настраивание женщин против мужчин в рамках агрессивного ультрафеминизма и все это на фоне повышения пенсионного возраста во Франции, попыток введения дополнительных зеленых налогов и т. д.). В конце концов, все это породило ультраправую реакцию.

Крайне правые партии, то есть националисты и сторонники ограничения трудовой миграции, набирают влияние в Европе. К этой же тенденции следует относить Трампа в США, хотя это очень специфический случай.

Ультраправая пропаганда, как и всегда, основана на принципах «единства нации» в борьбе с иностранцами и инаковерующими, которых объявляют источником всех проблем. Это простой механизм, но иногда он работает.

В области внешней политики крайне правые настроены в пользу экономического протекционизма, защиты национальных экономик и границ, критики Евросоюза. В области внутренней политики — на ограничение миграции. Но в остальном ситуация не вполне ясна.

Дональд Трамп — сторонник рейганомики, снижения налогов и дерегулирования. Поэтому для большинства крупного бизнеса и фондового рынка он — герой. Большой бизнес в большинстве своем приветствует его. Будет ли такая ситуация в Нидерландах, а также в Испании и Франции в случае победы крайне правых? Пока неясно. Возможно, так и будет, но могут появиться и социально направленные проекты. В конце концов, правивший Испанией несколько десятилетий в XX столетии ультраправый диктатор Франсиско Франко вкладывал большие государственные средства в развитие промышленности и жилищное строительство. Однако на сей раз, возможно, все ограничится лишь обещаниями. Впрочем, пока мы этого не знаем.

В области идеологии это, вероятно, будет нечто вроде реконкисты. Кстати, так называется одна из ультраправых партий Франции во главе с Эриком Земмуром. Крайне правые захотят уничтожить левое и леволиберальное идеологическое наследие. На Западе усилятся культурные войны. Ультраправые провозглашают лозунги в духе «Бог, страна, семья!» Возможно, они постараются убрать из школьных учебников 142 новых гендера, оставив только два прежних, и усилить элементы патриотизма, национализма и державности.

Например, в Испании левоцентристская коалиция, которая сегодня находится у власти, может способствовать в подконтрольных ей СМИ идеализации арабской мусульманской Испании, в то время как крайне правые в духе партии Vox будут подчеркивать доблесть испанского христианского рыцарства, которое «освободило Испанию от мусульман». Успехи крайне правых будут сопровождаться ростом нетерпимости к мигрантам и ксенофобии.

На стороне национальных крайне правых фронтов, партийных блоков и объединений выступают голосующие за них социальные группы. Это мелкий бизнес, часть рабочего класса (особенно прекаризованные слои, новые самостоятельные полурабочие-полупредприниматели вроде водителей-дальнобойщиков), некоторые слои крупного бизнеса и часть пенсионеров. Мелкий бизнес, часто балансируя на грани разорения крупными компаниями и равными себе конкурентами, опасается конкурентов другой веры или этничности.

Во Франции пенсионеры возмущены решением правительства Эммануэля Макрона поднять пенсионный возраст; многие отвернулись от него и встали на сторону крайне правого Национального фронта. Это чрезвычайно усилило позиции Марин Ле Пен.

Ответом других фракций существующей системы может стать новый Народный фронт в духе Франции и Испании 1930-х гг. Это объединение либералов-центристов, левых либералов, социал-демократов, неосталинистов, троцкистов, части зеленых, псевдоанархистов и феминисток. Народный фронт — не случайный феномен. Он связан с попытками определенных политических группировок, части буржуазии, профсоюзной бюрократии и левых активистов противостоять угрозе ультраправых. Сегодня за ним стоят часть рабочего класса, контролируемая профсоюзами, часть людей интеллигентных профессий, большая часть студенчества и определенные слои бизнеса, для которых левые менее неприемлемы, чем крайне правые. Народный фронт Франции обещает отменить непопулярные антисоциальные законы, принятые Макроном, вернуть прежний пенсионный возраст (60 лет вместо 64), увеличить права трудящихся на рабочем месте, поднять налоги на богатых и улучшить социальное обеспечение бедных. Сложно сказать, что из этого выйдет.

В каждой стране есть свои особенности. Например, новый Народный фронт во Франции, возглавляемый бывшим троцкистом «ламбертистской тенденции» Жан-Люком Меланшоном, формируется весьма быстро, и его рейтинги растут. Некоторые его участники рассчитывают, если не победить на парламентских выборах 30 июня, то создать в парламенте второй по величине блок после ультраправого Национального фронта.

Левые в Испании, Франции и Италии пытаются показать, что приход к власти крайних националистов является угрозой не только для мигрантов и меньшинств, но и для самой системы представительной демократии. Их лозунг: «Выступите на нашей стороне, ибо только мы можем спасти демократию». Возможно, так и есть, но сложно заподозрить сталинистов, троцкистов и других сторонников идей Владимира Ленина в любви к парламентаризму. Противостояние левых и крайне правых партий в Европе в 1920–1930-е гг. сопровождалось массовым террором и гражданскими войнами. Уместно спросить, может ли подобное повториться? Снова националисты и ультраправые выступают против левых народных фронтов, как в 1930-е годы. Но это повторение происходит в сильно смягченном, «лайтовом» варианте. Исторические ультраправые в Германии, Италии, Испании и ряде других стран были инструментом правящих кругов (крупных компаний, высшего чиновничества), использовавшимся против рабочих революций 1917–1923 гг. в Германии, Италии и Австро-Венгрии. Они также стали ответом на революцию в Испании в 1936–1939 гг. Правящим группам потребовалось привести к власти жестких националистических радикалов, способных подавить оппонентов. Если мелкий и средний бизнес дал ультраправым массовый приток сторонников, то крупный капитал и силовики вложили в их руки деньги и оружие. Став властью, крайне правые партийные лидеры в Германии, Италии и Испании слились с другими высшими классами западного общества, попутно уничтожив рабочее протестное движение.

Но сегодня в Испании, Франции, Италии и Германии нет рабочих восстаний. Там нет социальных революционных и классовых движений, угрожающих заменить капиталистический строй системой автономных собраний и подчиненных им выборных советов работников. Между тем взлет европейских ультраправых в 1920-е–1930-е годы был реакцией именно на эти движения. Ультраправые стали европейской контрреволюцией, то есть попыткой крупных компаний, военных, чиновников и мелких бизнесменов остановить восстания трудящихся, угрожавших отнять у бизнеса не только власть, но и собственность. Сегодня социальных революций на Западе и в США нет. Ниоткуда не следует, что ультраправые постараются уничтожить левые группировки. Собственно, а зачем?

Тогда, в 1920-е — 1930-е годы, левые группировки могли влиять на революционные движения работников, представлявшие экзистенциальную угрозу для бизнеса. Сегодня радикального рабочего движения, служившего базой и опорой левых, нет. Так что, хотя некоторым левым группам, возможно, не поздоровится, другие имеют все шансы пережить эпоху. Поэтому сегодня ситуация тише (по крайней мере, пока), чем в 1920-е — 1930-е годы. Нет отчаянной борьбы, нет угрозы социальной классовой революции, нет левых, способных ей манипулировать для захвата власти. Соответственно, правящим классам и ультраправым нет необходимости заливать оппонентов кровью. Вполне можно ограничиться выборами в парламент, закрепиться у власти, став более респектабельными и разбогатев за счет выгодных корпорациям законов. А там дело станет определять обычная реальная политика, без массового террора и рискованных военно-политических авантюр в духе Третьего рейха, которые привели Германию и Италию к поражению и тотальному разгрому.

Сегодня картина отличается от 1920-х — 1930-х годов. Она выглядит так: ультраправые лайт против осторожных левых.

Стоит добавить, что в отсутствии социальных революций нет и непримиримых группировок, вышедших за пределы традиционных левых. Нет движений, подобных рэтэкоммунистам, сторонникам идей Антон Паннекука и Отто Рюле, нет антиреспубликанских фракций анархо-коммунистов Испании («Друзья Дуррути»), считавших необходимым уничтожение не только ультраправой армии генерала Франко, но и левой Республики.

Эти радикальные силы не признавали как правые диктатуры, так и республиканцев, считая, что последние являются ширмой для власти крупного бизнеса и чиновников. Сегодня революционных группировок нет, то есть нет тех, кто выступает за прямую власть собраний и подчиненных им выборных советов работников, а не за власть партий, партийно-государственных чиновников и профсоюзов. Непримиримые революционные фракции трудящихся исчезли (имеются лишь очень небольшие и невлиятельные группы интеллектуалов и рабочих, разделяющих подобные идеи). Их отсутствие является важным аргументом в пользу того, что в случае успеха крайне правые не станут вести себя слишком жестко. По сути, им пока не с кем воевать.

Наиболее вероятно (хотя и не предопределено), что крайне правые со временем станут респектабельной частью современного политического спектра Запада.

Интересно также отношение этих сил, как потенциальных будущих хозяев Европы, к двум крупнейшим вооруженным конфликтам современности — в Украине и на Ближнем Востоке.

В случае Украины, как показал опыт Италии, вряд ли произойдут какие-то решительные перемены. То, что происходит, стоило бы назвать «реалполитикой». Европейским корпорациям и государственным аппаратам, вне зависимости от того, кто ими управляет, не нужна победа Москвы и расширение ее влияния в Европе. Впрочем, тут могут быть свои нюансы. Исключением может стать Германия, где у крайне правой АДГ ярко выраженная пророссийская позиция, но у этой партии нет в обозримом будущем шансов прийти к власти. В Испании, Франции и Нидерландах ситуация пока напоминает итальянскую.

В случае Ближнего Востока европейские крайне правые партии являются произраильскими, подобно Трампу в США. Израиль — важный торговый партнер европейских государств, один из мировых центров высоких технологий. К тому же интересам европейских держав он никак не угрожает. Наконец, крайне правым импонирует израильская политика в отношении религиозных фундаменталистов, таких как ХАМАС.