Иран и президент-азербайджанец: что ждет Тегеран и регион? Аналитика Сергея Богдана

Новости выглядят сенсационно. На выборах в Иране победил местный азербайджанец Масуд Пезешкиан. Вдобавок, он слывет либералом, даже однажды выступал за декриминализацию потребления наркотиков, что предусматривало не только рассмотрение наркомании как заболевания, но и выдачу наркотиков государством. Но считать избрание Масуда Пезешкиана переломным этапом в истории Ирана не стоит.

В руководстве современного Ирана азербайджанцы — порой даже более радеющие за свою культуру — были всегда. А сама программа нового президента выглядит как уже третье издание тех самых «реформистских» проектов, которые в свое время запустил «серый кардинал» Исламской Республики — Рафсанджани. Во внешней политике они обычно разбивались о нежелание Запада договариваться. Впрочем, в отношении Южного Кавказа изменения действительно будут нарастать. Иран отдалится от Армении, но это — всецело заслуга Пашиняна.

Язык власти – азербайджанский

Азербайджанское происхождение Пезешкиана немедленно подхватили прозападные армянские комментаторы, которым нужно убедить сограждан, что это не Пашинян «проиграл» Иран своими приглашениями к иностранным державам ввести войска в Армению, а иранцы выбрали себе не просто азербайджанского криптонационалиста, а практически затаившегося пантюркиста. В связи с этим приводятся «неопровержимые» доказательства. У Пезешкиана, дескать, первый язык — азербайджанский, персидский он потом выучил, он выступал за признание и культурные права тюркских народов Ирана, а самое главное — он фанат тебризской футбольной команды «Трактор». За ее болельщиками армянские комментаторы следят особенно ревностно, любой их жест истолковывая как предвестник близкого триумфа пантюркизма в Иране.

Все это очень интересно, но в высшем руководстве Ирана уже были азербайджанцы, причем даже с более очевидной азербайджанской идентичностью (Пезешкиан вообще наполовину курд). И главный из них – нынешний Верховный лидер Исламской революции, сокращенно Рахбар, Али Хаменеи. Он своей национальности не скрывает. Родился и вырос вдалеке от Азербайджана, в Мешхеде, но язык знает, к сохранению азербайджанского языка и культуры призывает, известен и дружбой с двуязычным азербайджанско-иранским поэтом Мухаммад-Хосейном Шахрияром, с которым даже общался на родном языке. Да и за права тюркских народов Хаменеи заступался — вспоминается история, как он в ходе визита в Китай потребовал отвезти его в Урумчи, чтобы выступить перед тамошними уйгурами, причем по-азербайджански. Китайские руководители были очень недовольны, но он не отступил.

Хаменеи занимает высший пост в государственной иерархии уже не первое десятилетие. И он не один такой в руководстве и политическом истеблишменте Ирана. Было время, в 1980-е, когда и президент (Хаменеи), и премьер (Мусави), и лидер крупнейшей оппозиционной силы (Базарган) были азербайджанцами. Но политика любого относительно крупного и развитого государства определяется прежде всего материальными и структурными факторами, и лишь затем — волей отдельных лиц. Да, и они на что-то влияют, и приход Пезешкиана не может не стать позитивным шагом в укреплении культурных прав и уважения к тюркским народам Ирана, но возможности нового президента не стоит переоценивать. К примеру, в 2016 году он создал фракцию тюркоязычных депутатов в иранском Меджлисе прошлого созыва и даже стал ее председателем. Было заявлено, что во фракцию удалось собрать сто депутатов (всего в парламенте 290 депутатов), но в результате дело не пошло дальше основания этого объединения.

Реформы или демонтаж государства?

Впрочем, в защиту Пезешкиана следует сказать, что в Иране с его полицентричной политической системой, в которой власть рассредоточена по различным институциям и учреждениям, президент может добиться перемен только через сотрудничество с другими политическими акторами. Западные СМИ и списывающие с них постсоветские издания признавать существование в Иране механизмов волеизъявления и политического плюрализма не желают. У них все сводится к двухходовой схеме:

1) внезапно в Иране избирается некий президент-«реформист» (Хатами, Роухани и нынче Пезешкиан);

2) через какое-то время он перестает им нравиться, и они объясняют — дескать, просто выше президента стоит Рахбар, он мешает.

 Эта схема повторяется уже лет тридцать. Она не просто примитивна, она ни на чем, кроме фантазий об Иране не основана. Начнем с самой очевидной нелепости — Рахбар является далеко не единственным центром силы, способным осложнить жизнь президенту (и наоборот, президент может отравить существование Рахбару как это делал Ахмадинежад). Рахбар далеко не всесилен, чему свидетельством вся история современного Ирана, его задача — это скорее поиск компромисса между различными политическими силами.

Наделение Рахбара фантастическими суперспособностями — не главная проблема типовой схемы объяснения иранской политики в западных СМИ. Ее апологеты напрочь игнорируют и наличие в Иране разнообразных политических течений — зачем разбираться в замысловатых названиях, если можно просто разделить всех по универсальной произвольной схеме — умеренный/радикал/консерватор или консерватор/реформист.

Следуя такой схеме, задается вопрос: продолжатся ли реформы в Иране с избранием Пезешкиана? Это сам по себе лукавый вопрос. Что подразумевается под этими неописуемыми реформами? Такое впечатление, что многие западные СМИ подразумевают под ними лишь демонтаж тамошней системы. А вообще реформы как серьезная модификация госсистемы, экономического строя, социальной и культурной сферы осуществлялись в Иране регулярно с самого 1979 года. И нахождение у власти консервативных (по мнению Запада) президентов плохо коррелирует даже с вроде бы либеральными реформами, которые одобряет Запад. При том же Ахмадинежаде, которого называли то консерватором, то радикалом, в свободный оборот вернули левую литературу, отменили ненавистные рыночникам субсидии, сам он ставил под сомнение даже темы-табу вроде оценок ведения войны с Ираком, а его вице-президент Машаи объявил, что израильтяне - «не враги». При консервативном же Раиси продолжилось размывание ранее обязательного порядка ношения хиджаба.

Да, попытка серьезного изменения внешнеполитического курса в 2010-х формально была предпринята в годы, когда страной руководил Роухани, считавшийся либеральным и близким к реформистам. Но в «ядерной сделке» с Западом самое непосредственное участие принимали и многие политические силы, считающиеся консервативными — тот же Саид Джалили, ставший основным соперником Пезешкиана на этих выборах. И они, как заметил в предвыборных дебатах Пезешкиан, вовсе не оказались такими уж твердокаменными защитниками интересов Исламской Республики и не добились, например, включения в соглашение механизмов, которые помогли бы Тегерану отстоять свои интересы в случае выхода из сделки Вашингтона — что и случилось при Трампе.

Сам Пезешкиан, как видно из его биографии, является характерным «птенцом гнезда» Али-Акбара Хашеми-Рафсанджани, самого влиятельного государственного деятеля Ирана после 1979 года. Именно Рафсанджани с середины 1990-х вскормил и взрастил целую серию «реформистских» проектов — от Хатами до Роухани и Зарифа. Посредством этих проектов новые иранские элиты, пришедшие к власти после революции, постепенно свертывали радикальные революционные аспекты иранского государства, вводили либеральную экономическую систему, искали компромиссов с Западом, переходили от исламизма к иранскому национализму.

Заявления Пезешкиана вполне укладываются в эту схему. Например, даже отдавая дань памяти убитому американцами Касему Сулеймани, он дистанцировался от религиозных мотивов. По словам нового президента, «генерал был героем, который боролся против угнетения за рубежом независимо от того, носили там хиджаб или нет, были ли религиозны или нет». Вдобавок, он призвал заботиться об интересах Ирана, ведь хоть «уважаемый шахид Сулеймани обеспечил безопасность [Ирака], но мы отдаем рынок [упомянутой] страны другим».

Пезешкиан много высказывался по вопросам экономики. Например, он заявил, что в тяжелой экономической ситуации повинны «некомпетентные, неопытные и неквалифицированные менеджеры». Чтобы понять, что имеется в виду, стоит вспомнить его прежнюю критику крупных государственных и общественных промышленных и прочих компаний, которые находятся под контролем менеджеров из числа политических оппонентов «реформистского» лагеря. Помимо попыток изменений в данной области, команда нового президента продолжит давний курс всех иранских политиков, связанных с Рафсанджани — на либерализацию экономики и приватизацию госимущества. Представители штаба Пезешкиана уже предупредили о повышении цен на бензин.

Пашинян добился изменения иранской политики на Южном Кавказе

Резких изменений во внешней политике ожидать не стоит. Пезешкиан вернется к модифицированной версии внешней политики времен предыдущего президента-«реформиста» - Роухани, занимавшего свой пост до 2021 года. Во-первых, он сам вышел из этого лагеря и будет набирать команду оттуда же. Во-вторых, Пезешкиан озвучил программные мессиджи, схожие с дискурсом времен Роухани. В частности, он заявил, что главная иранская проблема — инфляция — связана с западными санкциями, а потому надо стремиться к их снятию. Вдобавок, новоизбранный президент призвал к расширению диалога с другими странами.

Среди модифицированных моментов этой политики явно окажется Южный Кавказ. Но это никак не связано со сменой власти в Тегеране. Отношения Ирана с Азербайджаном начали улучшаться, а с Арменией — ухудшаться задолго до Пезешкиана. Тенденция стала совсем уж очевидной с начала 2020-х, и она не имеет отношения к новому президенту Ирана. Зато она является прямым последствием реализации идеи-фикс армянского премьера Пашиняна и его соратников – заменить в Армении одни иностранные войска (российские) другими (французскими, а лучше американскими).

В иранском политическом истеблишменте давно существует консенсус, что присутствие внерегиональных сил деструктивно влияет на соответствующие регионы. И если вся внешнеполитическая стратегия Еревана выстроена на поиске любых заморских и заокеанских сил, готовых развернуть свои вооруженные силы на Южном Кавказе, чтобы фактически передать им ответственность за страну — то здесь ухудшение отношений Тегерана и Еревана запрограммировано, кто бы ни стоял у руля в Тегеране.

Что касается других стран региона, то здесь перспективы выглядят лучше. Хотя в отношениях с Азербайджаном Тегерану еще предстоит решить немало вопросов, но при прагматичном подходе они будут развиваться более эффективно, в т.ч. и за счет ослабления действия ранее действовавшего в иранской политике императива поддержания близких отношений с Арменией, который сужал пространство для маневра.  Вряд ли стоит ожидать и серьезных проблем в иранско-турецких отношениях — страны преодолевают последствия напряженности, которая возникла между ними в ходе т.н. «Арабской весны», особенно в отношении Сирии. Недавно турецкое правительство заявило о возможности переговоров с сирийским правительством и нормализации отношений, что устранит серьезную преграду и на пути развития турецко-иранских отношений.

Иранский истеблишмент в поисках нового лидера

В завершение стоит отметить, что результаты прошедших в Иране выборов не стоит сводить к избранию президента. Выборы высветили целый ряд неприятных для Запада моментов. В них приняло участие меньше избирателей чем ранее (явка во втором туре — 49,8%), но эти выборы были внеочередными и потому за месяц ни одна политическая сила не могла провести полноценную предвыборную кампанию и мобилизовать людей. И, кстати, даже эти снизившиеся показатели — вполне сопоставимы с показателями в странах ЕС-НАТО. О последних западные СМИ не пишут, что низкая явка свидетельствует о «прогнивании режима».

Но выборы подчеркнули другую проблему Тегерана. Избрание Пезешкиана не решило важнейшей для иранской внутренней политики задачи — поиска кандидатуры преемника Рахбара. Ситуация пока не критичная, но сложная. Нынешний Рахбар Хаменеи на три года старше президента Байдена, он выглядит даже более работоспособным чем Байден и работы у него поменьше, ибо, как мы и отмечали, он - далеко не тот всесильный властитель, которым его рисуют. Но, учитывая его 85-летний возраст, подбирать преемника давно пора, причем согласно иранским законам, он должен быть из числа более или менее авторитетных исламских ученых-улемов. И он был подобран и проведен через ответственные государственные посты, в т.ч. президентский — им был покойный Раиси.

Подобрать нового такого уникального кандидата — относительно молодого, но с религиозным образованием на уровне хотя бы близком к аятолле, и опытом серьезной управленческой деятельности — крайне сложно, такие люди наперечет.

В принципе политическая система Ирана настроена на работу с кризисными ситуациями и нынешний Рахбар в 1988 году также был найден экстренно, дабы заменить ранее заготовленного преемника. Но тем не менее ситуация кризисная, а потому президенту-азербайджанцу Пезешкиана явно выпадет больше возможностей «делать историю» чем многим его предшественникам.