Архитектор, ректор, воин, папа Эльбай Касимзаде об отце Энвере, эпохе и духовности - ФОТО

Энвер Касимзаде - выдающийся азербайджанский архитектор, автор целого ряда архитектурных домов в Баку, здания Министерства финансов, станции метро «Улдуз» и других произведений зодчества. Он являлся также членом Союза архитекторов Азербайджана, в разные годы был министром строительства Азербайджанской ССР и ректором Политехнического института (ныне - Азербайджанского технического университета), являлся членом-корреспондентом НАНА.

К 110-летию (12 февраля) со дня рождения Э.Касимзаде Caliber.Az побеседовал с его сыном - заслуженным архитектором республики, председателем Союза архитекторов Азербайджана, бывшим главным архитектором Баку, заведующим кафедрой Азербайджанского университета архитектуры и строительства Эльбаем Касимзаде, который рассказал о своем отце, его роли в азербайджанской науке и зодчестве, а также о той эпохе, которая его окружала.

- Эльбай муаллим, вы потеряли папу довольно рано, в молодости. Каким он вам запомнился?

- Говорить об отце всегда сложно. Есть опасность чрезмерно идеализировать, а с другой стороны, шанс недооценить его роль и значимость. Очень сожалею, что знал своего отца не так долго - когда он умер, мне не было еще и 20 лет. И многое, что я мог бы почерпнуть и перенять от него, просто не успел. Но даже за этот относительно небольшой период он вложил меня то, что и по сей день остается для меня уставом жизни. Отец только-только начинал со мной дружить, ревностно следил за моими успехами. Так, на первом курсе мы делали работу, так называемые обломы - архитектурные классические профили. Тогда мы работали на планшетах, чертили, затем делали отмывку китайской тушью… Так вот, я свою работу делал четыре раза. Каждое утро, уходя на работу, он заходил в мою комнату, смотрел и говорил: «Эта работа не на пятерку». Это означало, что я все должен был начинать заново. И только на четвертый раз он, посмотрев, ушел и ничего не сказал. Я понял, что работу можно сдавать.

А ведь он в это время был ректором Политехнического института, на архитектурном факультете которого я учился. То есть пятерку мне бы, наверное, и так поставили. Но у него была иная цель - воспитать во мне профессионала, чтобы я понял меру ответственности. И таких случаев было много…

Первый подобный случай произошел со мной в 14 лет, когда я в день рождения соседской девочки выпил стакан вина. Естественно, меня повело, но отец по возвращении домой ничего мне не сказал, хотя все понял. Утром, зайдя в мою комнату, сказал: «Никогда не делай то, что не умеешь!». И я до сих пор помню его слова…

- Насколько я знаю, ваша семья имеет славные корни, в ней есть творческие, научные, военные и религиозные представители…

- Отец родился 12 февраля 1912 года в семье известного азербайджанского просветителя Алибека Касимова, преподавателя русского языка и литературы. Когда папе не было и двух лет, Алибека направили в Порт Петров (ныне это Махачкала, Дагестан, Россия) директором открывавшейся русско-татарской школы. И мой отец практически первые годы жизни рос там, у него даже была кормилица-кумычка, что, возможно, отразилось на его характере - он был несколько упрям.

Дед увлекался русской классикой, особенно произведениями Льва Толстого, и написал ему письмо. В ответ Лев Николаевич пригласил его в Ясную Поляну, где Алибек прожил месяц, поехал туда с актером Гаджиагой Аббасовым. Есть очень хорошие воспоминания по этому поводу. Лев Николаевич целый день работал в своем кабинете, и в это время туда никого не пускали. Но вечером за столом свободно велись беседы, писатель рассказывал о жизни и творчестве… В подарок дед отвез Толстому арабско-русский вариант Корана, изданный в 1846 году в Казани (Татарстан, Россия), в ответ писатель подарил ему только что напечатанный двухтомник «Война и мир» - первое прижизненное издание, которое и сейчас является нашей семейной реликвией. И есть еще фото c надписью – «Дорогому Али - Лев Толстой, граф».

Друзья, посещавшие Ясную Поляну, говорили, что у Толстого на рабочем столе лежит Коран, вероятно, тот самый. К тому же есть версия, что в конце жизни он хотел принять ислам, из-за чего на него ополчились духовенство и государство. Я вообще считаю, что он, уйдя из дома, хотел приехать к Алибеку… Вот в такой семье родился мой отец.

- А как сложилась его жизнь по возвращении в Баку?

- Вначале они жили на нынешней улице Истиглалийят, в доме, где ныне находится Институт рукописей, рядом с «Исмаиллие» и Ичеришехер. Там соседом по квартире был писатель Гусейн Джавид, и папа рассказывал, как его перед Новым годом арестовали… Потом они переехали в Крепость, и туда приходили Узеир Гаджибеков, Азим Азимзаде и другие просветители…

Но, к сожалению, в 1935 году Алибек умер… Тогда отцу исполнилось 23 года, и его, после окончания архитектурного института, направили преподавать в индустриальный техникум. Тогда же он, будучи большим патриотом, поменял фамилию Касимов на Касимзаде, за что его даже временно исключили из комсомола, но затем восстановили, приняли и в партию.

Когда началась война, он по партийному призыву отправился на фронт, оставив жену и маленькую дочь, мою старшую сестру Земфиру.

От призывного пункта в Гусаре дошел до Брандербургских ворот в Берлине. Воевал смело – 4 ордена, 8 медалей, в том числе ордена Красной звезды и Боевого Красного знамени, Отечественной войны первой и второй степени, медали за «Взятие Берлина», «За освобождение Варшавы» и др. Служил в 6-й гвардейской дивизии у героя Сталинграда генерала Чуйкова. Тот его так ценил, что не разрешил демобилизоваться после окончания войны, но разрешил привезти жену и дочь из Баку. Они год, до лета 1946 года, жили в немецком городе Веймар.

Затем известный архитектор Садых Алекперович Дадашев обратился к Мирджафару Багирову с просьбой вернуть Энвера Касимзаде на родину, как специалиста. Отца, после обращения Багирова к министру обороны СССР, демобилизовали. Он приехал в Баку и в скором времени стал начальником Управления по делам архитектуры при Совете министров Азербайджанской ССР («предке» Госстроя). Затем работал председателем Госстроя, министром строительства, министром жилищно-коммунального хозяйства, первым заместителем председателя Госплана – министром, и это все произошло в течение 10 лет, с 1946 по 1956 год. Но в 56-м, всего в 44 года, у него случился первый инфаркт… И тогда, так как инфаркт тогда лечили только покоем, правительство решило найти ему более легкую работу, направив в Союз архитекторов, который тогда находился в нынешнем Дворце бракосочетания (бывшем дворце Муртузы Мухтарова).

А в 1961 году, когда его здоровье улучшилось, он был назначен ректором Политехнического института и до последних дней работал там. Я же в старших классах мечтал о карьере дипломата, но отец быстро остудил этот порыв - поступить в МГИМО было очень трудно. Хотя отец был влиятельным человеком, он честно сказал, что не сможет мне помочь. Как-то само собой разумеется, что я стал архитектором - отец был архитектором, им же была моя сестра, домой приходили папины друзья, с которыми он обсуждал вопросы зодчества, я вырос в атмосфере этих разговоров, при этом хорошо рисовал и чертил…

- И так, с благословения отца, начался ваш путь в архитектуру?

- Экзамены тогда принимались самим институтом, а не тестами, как сейчас. Два года я ходил к репетиторам по математике и физике, хотя отец был ректором. Папа к своим был всегда более строг, чем к другим. На вступительных экзаменах я получил пятерки по рисованию, математике и черчению, а четвертым был экзамен по физике. Взял билет, правильно ответил на все вопросы, в том числе на два дополнительных, но мне поставили четверку. Вечером пришел отец, в хорошем настроении, спросил: «Ну как?». Я ответил, что получил непонятно почему четверку, хотя ответил на пять. Он спросил: «А разве это плохая оценка?». И лишь много позже я узнал, что отец сам настоял, чтобы мне поставили четверку, не хотел, чтобы говорили, что у сына ректора на экзаменах были все пятерки…

Это был его характер. Мы практически каждое утро ехали с ним в одно и то же место - Политехнический институт. Но он ехал на своей служебной «Волге», а я на троллейбусе, поэтому приходилось выходить чуть раньше. Точно так же мы возвращались домой, и нам даже в голову не приходило ехать вместе в одной машине.

Дома у меня было все – своя комната, магнитофон, книги, письменный стол. Но когда к отцу приходили гости, пока он меня не позовет, я в гостиную не входил. Только в последний его год он стал мне более другом, но, к сожалению, умер…

- Что же стало причиной, ведь он был относительно молод?

- У отца за этот период случилось еще два инфаркта, один из них - в августе 1968 года, после чего его по направлению ЦК партии направили в кремлевскую больницу. А я в составе делегации советской молодежи участвовал в первой поездке в Швецию, как президент молодежного клуба «Альтаир». Тогда летали через Москву. По возвращении я вижу - в Шереметьево меня встречают мама с сестрой. Они мне вначале не сказали о том, что с отцом. Узнал я все только в машине по дороге в Кунцево. Поднялся в палату, открываю дверь, а там свернутый матрас… Естественно, я подумал, что отца уже нет, но оказалось, что его перевели в другую палату. В этой солнце ему светило прямо в глаза.

Мы повидались, он расспросил о поездке в Швецию, затем пришли мама с сестрой. Папа сказал: «Иди погуляй, мы тут пока поговорим». И я пошел гулять в огромном парке…Позже в машине мама произнесла: «Он сказал, что тебя нужно женить!». Я возмутился. Мне всего 20 лет! «Ты же знаешь отца, раз он сказал, так и должно быть. Он велел спросить у тебя, может, кто-то на примете есть? Если нет, подыскать»…

А так получилось, что я с первого класса учился со своей будущей женой Эльмирой. В старших классах мы встречались, ходили в кино…. Но ни у нее, ни у меня мысли о том, что мы должны пожениться прямо сейчас, не было - мы были слишком молоды, 20 лет… Но я понимал, что вопрос стоит серьезно, и сказал, что не представляю никого, кроме Эльмиры.

В ноябре папа вернулся в Баку, поговорил с мамой на эту тему. Выяснилось, что он знал отца Эльмиры, одобрил мой выбор. Пошли, получили добро, и 8 марта 1969 года состоялось обручение. А 12 марта он умер… Думаю, он чувствовал приближение смерти, знал свой срок, как человек, перенесший три инфаркта. Этот день я запомнил. Как всегда, раньше него выйдя из дома, поехал в институт, а папа, как рассказала мне позже мама, аккуратно, как обычно, оделся, и вдруг ему стало плохо… Он сел на кровать, сполз вниз, мама подбежала к нему, он посмотрел на нее, сказал: «Что с вами будет?» и закрыл глаза, навсегда…

Проработав всю жизнь на государственной работе, отец никогда не забывал о том, что он в первую очередь архитектор. Много его зданий построено в Баку, Мингячевире, Ханкенди… Он знал блестяще азербайджанский, русский, читал Коран в подлиннике, хотя религиозным человеком не был, был настоящим советским человеком, коммунистом. Хотя дядя его отца Абдусалам Ахундзаде был шейхом мусульман Кавказа. Он был награжден российскими и иранскими орденами, в Горийской духовной семинарии преподавал богословие, правописание и музыку, прекрасно играл на фортепиано.

- Иосиф Джугашвили был среди его учеников?

- Да, преподавал и Сталину, что сыграло большую роль в судьбе моего отца. Когда отец был первым заместителем председателя Бакинского облисполкома, его младший брат Акрам, отец сестер Фидан и Хураман Гасымовых, был заместителем председателя Гянджинского облисполкома. О том, что Абдусалам преподавал Сталину, знал Мирджафар Багиров. В свою очередь, сам Багиров учился у моего деда Алибека, когда тот преподавал в Махачкале. Так вот, у дяди Акрама что-то там произошло, и моего отца вызвали к Мирджафару Багирову «на ковер». Там уже был Акрам, который сказал: «Наверное, меня заберут». Папа рассказывал: «Зашли в кабинет Мирджафара, а он ходит как тигр в клетке из угла в угол, ничего не говорит. А потом бросил Акраму: «Поклонись памяти своего отца, уходи отсюда!». А мне посоветовал: «Присмотри за ним! Можете идти»… Так что все вышеперечисленное сыграло свою роль. Не было бы его, моего отца, и его брата наказали бы, могли посадить, сослать или… Потом все наладилось. Папа стал министром строительства, а дядя заместителем председателя Госплана.

- Архитекторов того периода называют цветом азербайджанской архитектуры. Каждое имя - глыба! Как ваш отец вписался в это созвездие?

- Микаил Усейнов, Садых Дадашев, Ганифа Алескеров, Гасанага Меджидов и другие - отец крепко дружил со всеми ними, что не мешало ему объективно оценивать их проекты. Кстати, папа считал С.Дадашева даже более талантливым, чем М.Усейнова, он вдобавок был еще и хорошим организатором. К сожалению, рано умер… Отец был очень принципиален. И если считал, что что-то сделано неправильно, говорил об этом и М.Усейнову, и всем другим.

Тогда было принято устраивать дружеские обсуждения. Помню, к примеру, когда мы пошли в гости к Г.Меджидову, чтобы обсудить его проект гостиницы «Баку». Помню, как М.Усейнов, который никогда не был женат, для своей новой квартиры мебель выбрал сам, по своему вкусу, а вот посуду попросил выбрать мою маму, так как она как женщина знает лучше. «Это дело тонкое, можно, чтобы Кюбра ханум выбрала?», - сказал он моему отцу…

- Перенеслась ли эта любовь на вас после ухода отца?

- Да, когда папа умер, я чувствовал заботу его друзей. М.Усейнов очень тепло относился ко мне, всегда интересовался моими делами. После окончания института практически настоял на том, чтобы я поступил в аспирантуру, хотя я хотел заниматься не наукой, а практической архитектурой. Я выбрал новую для Советского Союза тему - ландшафтную архитектуру. Во всем СССР была одна профессор Залесская, которая занималась этим и жила в Ленинграде. Она стала моим консультантом, а руководителем - сам М.Усейнов. Начал работать, связал тему с Баку, но дело не пошло… Я понял, что занимаюсь этим через силу. В то время главным архитектором Баку был Ганифа Алескеров, и я, придя к нему на работу, очень скоро стал начальником отдела ландшафтной архитектуры при Главном управлении архитектуры Баку.

М.Усейнов сыграл большую роль в моем привлечении в Союз архитекторов. В 1975 году я стал членом союза, активистом, а в 1984 году - одним из секретарей союза по молодежи. И главным архитектором Баку я стал с подачи Микаила Усейнова. За год до этого Расим Гасанович Алиев ушел с этой должности. Объявили всесоюзный конкурс - очередная горбачевская бредовая идея... На этот пост претендовали в том числе главный архитектор Махачкалы Бадруддин Бабаков и Абдулла Ахмедов из Москвы (он был бакинец, но жил там). Я документы на конкурс подавать не стал, отказался. Сказал, что я не манекенщица…

Прошло полтора года, конкурс ничего не дал, и в октябре 1989 года М.Усейнов позвонил мне. Тогда я был заместителем директора и главным архитектором проектного института «Азгипросельстрой». Он вызвал меня в союз, и сказал: «Я был в круизе в Японии. С нами вместе был председатель Бакгорисполкома Ниязи Гарагашлы. И я ему выразил недовольство тем, что уже полтора года нет главного архитектора столицы, большого города. На что он мне ответил: «Я никого не знаю, порекомендуйте кого-то, я возьму». Хочу порекомендовать тебя, что скажешь?».

Я не боялся трудностей, профессию свою знал хорошо. И сказал, что согласен. Микаил Усейнов ответил, что поговорит с Н.Гарагашлы. Прошло два месяца с того разговора, и заместитель председателя Бакгорисполкома по строительству Юсиф Нагиев звонит мне: «Ты можешь приехать?». Я как был - в джинсах и свитере приехал в Баксовет. И мы с ним пошли к председателю. Он тоже оказался в джинсах, рубашке, клетчатом пиджаке. Прямо стиляга. Похож был на английского лорда - седой, чопорный, очень сухой. Он предложил присесть и рассказать о себе. Затем сказал: «Я вас не знаю, но раз вас рекомендовал Микаил Усейнов, я ему доверяю, значит, будете работать. А вы сами не боитесь? Сколько вам лет? 40? Молодой… С завтрашнего дня начинайте работу».

Но тут я ответил, что не могу вот так вот бросить все в проектном институте. Сначала там необходимо завершить все дела - там ведь коллектив, проекты, у меня есть обязательства. Он сказал, что его это не устраивает, я ему нужен срочно, так как накопилось много дел, полтора года нет начальника. Я ответил, что не смогу так. Он предложил подумать. Я ушел. Через два дня мне звонит и предлагает полдня работать у него, полдня в институте. Так и договорились, и с 4 декабря 1989 года я вышел на работу…

- И так, с благословения мэтра, началась ваша история на посту главного архитектора Баку…

- Приступив к работе, я обнаружил, что полдня там, полдня тут - это было слишком оптимистично сказано. Я приходил в Баксовет с утра и находился там до 8-9 вечера, а затем ехал в институт, где уже никого не было, зато на моем рабочем столе лежала кипа чертежей, с которыми надо было ознакомиться и подписать. В результате домой я приходил в полночь или в час… Но потом все наладилось.

Вот такую роль в моей жизни сыграл Микаил Алескерович, и я это отношу к тому, что он был предан дружбе с моим отцом. Папа и мама были очень гостеприимные люди, мама внимательно следила за внешним видом отца. Жили очень дружно - ни разу не помню случая, чтобы они по какому-то поводу серьезно конфликтовали. Естественно, разногласия были, полемика была, но всегда очень корректно, и самое главное, продуктивно. В результате принималось самое правильное решение…

Папа сумел сделать так, что в семье мама была очень уважаемым человеком. И даже когда его не стало, а мама пережила папу на 28 лет, это отношение сохранилось, она оставалось самой главной во всей семье. Для него очень важно было его имя, он всегда думал о том, чтобы оно осталось незапятнанным и привил это чувство и мне. Как он всегда гордился своим отцом, так и я всю жизнь горжусь папой. И по сей день, когда мне необходимо принять какое-либо важное решение, я еду на первую Аллею почетного захоронения на его могилу, разговариваю с ним, сидя на скамеечке, и мне кажется, он мне отвечает, потому что я ухожу с уже принятым решением.

Очень сожалею, что он ушел рано, и мы мало общались… В Баку есть улица его имени. Для меня стало открытием, что и Гейдар Алиев его хорошо знал. Он никогда не показывал этого, но когда в 1996 году умерла мама, он, выражая соболезнование при очередной встрече, вспомнил, что мой отец умер совсем молодым… «По-моему, ему было 56 или 57 лет…», - сказал он. И выяснилось, что, когда папу хоронили из Политехнического института, Гейдар Алиев, который тогда являлся председателем КГБ республики, принимал участие в похоронах. Есть фотографии с похорон отца, на которых запечатлен Гейдар Алиевич.

Папа оставил о себе хорошую память. О нем помнят - прежде это было его поколение, затем те, кто учился у него или работал под его руководством. Несколько лет назад, к 105-летию отца, мне позвонил Гасан Азизович Гасанов, тогдашний посол в Польше, и рассказал, что, когда был студентом Политехнического института, его как активиста решили взять в горком комсомола: «А я учился на очном отделении строительного факультета, последний курс. И естественно, как это было принято, я написал заявление на имя ректора, с просьбой перевести меня на вечернее отделение. И вдруг меня вызвал ректор и сказал: «Ты же отличник, у тебя все пятерки, зачем тебе терять год на вечернем? Разрешаю тебе работать, оставайся на очном отделении, только учись также хорошо». Разве доброту твоего отца можно забыть?»…

Папа был участлив ко всем. Вместе со мной поступал в институт мой одноклассник из 23-й школы - армянин, Карен Шармазанов, он сейчас живет в Америке. Вечером накануне письменного экзамена по литературе звонит главная в его семье - бабушка, очень, кстати, хорошая женщина, и сообщает моей маме, что у него температура 39. То есть он не сможет прийти на экзамен, а если не сдаст его, то не поступит (хотя до этого все экзамены сдал на пять). Мама сказала об этом отцу, и тот ответил: «Хорошо, пусть принесет справку о болезни, и мы, так как он все профильные экзамены сдал на отлично, разрешим ему сдать письменный экзамен отдельно». То есть он проявил вот такую любезность к чужому человеку…

Но когда вопрос касался его сына, он проявлял больше жесткости. Наверное, это правильно: если бы он меня, сына ректора, распустил, то я, наверное, в чем-то ошибался бы. Он лишил меня этой возможности.

- Папа рассказывал о Великой Отечественной войне, о том, что ему запомнилось в те годы?

- Сегодня у нас дома хранится его записная книжка, прошедшая с ним всю войну, его дневник. Он обгорел, когда в блиндаж попал снаряд. Отец спас книжку из огня. Там не только записи, но и стихи, посвященные моей маме. Он писал старым алфавитом, как учили в школе, чтобы их никто не мог прочесть. А после его смерти я попросил одного из его друзей, тоже, к сожалению, уже покойного - профессора Гусейнагу Самедовича Мурадханова, и тот переписал их кириллицей на азербайджанский язык, сделал отдельный переплет. Много раз мне предлагали издать стихи, но я против, это глубоко личное…

Была у него в Польше интересная встреча с братом Акрамом - танкистом. Отец рассказывал, что приехал в комендатуру по делам, и слышит: на втором этаже на пианино кто-то играет мугамат. А дядя мой прекрасно играл на пианино, хоть и был энергетиком. Папа вспоминал, что первой его мыслью было то, что так может играть только Акрам… Поднялся бегом по лестнице и увидел брата - единственный раз за всю войну.

- Эльбай муаллим, а сейчас, при современном уровне медицины, можно было бы спасти вашего отца - стент поставить, сделать шунтирование?

- Думаю, да. Он умер от четвертого инфаркта. Тогда была тяжелая жизнь. Не было в молодости изобилия, жили скромно. Войну папа прошел. Не шутка. И после войны было тяжело, в той же Германии было неспокойно, постреливали. В бытность министром домой он приходил в три часа ночи - после этого какое здоровье останется?

Работали, были патриотами, понимали, ради чего живут. Сегодня у многих нет цели в жизни. День прошел - и ладно.

- У вас с сестрой большая разница - 10,5 лет. К ней Энвер муаллим был более мягок как к девочке?

- Конечно - первенец, девочка… Когда я был маленьким, меня тоже баловали. Но уже с 12-13 лет появился жесткий подход. Видимо, у отца было осознание, что он долго не проживет и пытался укрепить меня. Думаю, это ему удалось. У меня очень много в характере от папы, мама была намного мягче. Привык говорить правду, то, что думаю, не всегда задумываясь о последствиях, о том, кому это может не понравиться, и считаю, что это правильно. Необходимо говорить правду, не оскорбляя при этом людей, аргументируя и обосновывая свои слова. Правда всегда идет во благо, а ложь – во зло. Ложь рано или поздно выходит на поверхность, и оказывается, что и время упущено, и шансы.

У меня с отцом всего несколько фотографий - когда я был маленьким, у него на руках, и еще во время совместной поездки в Москву.

Расскажу вам один эпизод, достаточно ярко характеризующий отца. Ему после инфаркта врачи запретили курить, но друзья из заграничных поездок привозили сигареты - «Честерфильд», «Кент», «Мальборо», «Филипп Моррис»… Дома они лежали целыми блоками. Ну я, конечно, понемногу брал их, папа заметил, но не подал виду. Только сказал: «Знаешь, у тебя ведь друзья, наверное, курят? Можешь дарить им». Позднее только я понял, что он, чтобы я не курил барахло, и не разрешая мне формально курить, постарался, чтобы я курил качественные сигареты…

Кстати, отец назвал меня Эльбай в честь своего погибшего на фронте друга из Казахстана. В Азербайджане я был первым Эльбаем, сейчас уже есть, даже друзья звонили, просили разрешение назвать внуков моим именем…

После смерти папы отношение в институте ко мне не поменялось. И по сей день есть старые лаборанты, которые значительно старше меня, они рассказывают, каким он был, о сделанном им добре. Хотя повторюсь, он был строгим, скромным, принципиальным человеком. Но когда людям необходимо было помочь, помогал. Поэтому, несмотря на то, что прошло столько лет, о нем осталась добрая память…

- Вы упомянули о скромности, о которой часто говорят как о внутренней составляющей духовности той эпохи. В чем это конкретно выражалось? У вашего отца была, к примеру, большая дача?

- Отцу выдали дачу в Шувелане, окруженную традиционно низким забором из обыкновенного нетесаного камня. И из такого же камня была одноэтажная двухкомнатная дача, спали же мы на открытой веранде под навесом. Помню, вечером стелили паласы, матрасы. Я обычно спал рядом с ним, и он мне перед сном рассказывал про созвездия. Я запомнил это на всю жизнь… Кухни не было, бабушка и мама готовили на керосинке. А он был министром строительства! Мама попросила пристроить кухню, папа ответил ей - зачем тебе? Не построили…

Своей машины не было, был служебный черный ЗИМ. Машина привозила папу на дачу и уезжала. В воскресенье никто водителя не вызывал. На пляж всей семьей шли пешком - папа, я маленький, сестра уже девушка и мама. А море где-то в трех километрах от дома… Папа сажал меня на шею и шли пешком, так же и обратно. Чтобы мама поехала на его служебной машине на базар? Об этом даже и мысли не было. Садилась на троллейбус, потом на нем же обратно. Тогда было такое время, на все смотрели по-другому, служебным положением не пользовались. Дача была халупой, а он был министром строительства - могли построить хорошую дачу. Нет, он не хотел нарушать порядок…

После его смерти мама - ей в 1969 году было всего 53 года - не красила волосы, губы, держала траур по нему до конца жизни. Мама работала фармацевтом, продолжила это дело и после ухода папы. Мне как студенту назначили пенсию…

Еще очень интересный эпизод вспомнил. У нас на первом курсе был преподаватель математики, совсем молодой Фаик Фараджев. А я был пацан, бегал с его уроков… Он мне раз замечание сделал, два, а в январе во время сессии ставит двойку сыну ректора. И что я делаю? Бегу к декану и прошу его, чтобы папа не знал, я все исправлю! Сейчас, спустя столько лет, я заведующий кафедрой университета. Вот на днях закончилась сессия, у меня было три экзамена, и накануне их я не отвечал ни на один звонок, потому что мне звонили родители, бабушки-дедушки студентов, которые работают у нас в университете на разных кафедрах. Они мне звонили, а я в свое время, сын ректора, умолял декана не сообщать папе, потому что он меня прибьет… Тогда я пересдал экзамен, извинился перед Фаик муаллимом, но меня на целый семестр лишили стипендии за пересдачу - сына ректора, повторюсь! Пусть мне кто-то скажет, что сегодня такое возможно. Нет, сегодня невозможно… Не знаю, почему так стало. Но с гордостью вспоминаю, что молодой педагог имел смелость поставить заслуженную двойку сыну ректора за лоботрясство. И всю жизнь я его вспоминаю добрым словом… Почему сегодня люди пытаются лишить возможности своих детей получить образование? Девочки, ладно, выйдут замуж, но мальчикам-то нужно семьи кормить - как, какими знаниями?

Сейчас все ответы с кодами, без имен, можно только догадываться, кто написал такую чушь, и то некоторые ходатаи умудряются сказать: «Эльбай муаллим, а вот там такой-то номер…». Но, слава Богу, все знают, и ректор знает, что я на это не иду. Нельзя воспитывать в детях чувство несправедливости.

- А у вас в семье это получилось с новым поколением?

- Мой внук мой тезка - Эльбай Энвер оглу Гасымзаде. Он очень интересный мальчик - родился в Англии, когда сын жил там, и у него замашки остались английские, помню, на даче пробегал маленький мимо меня и каждый раз говорил: «Сорри, баба!». Он хорошо рисует, я его еще на подготовительные курсы направил, на черчение. Окончил школу имени Зарифы Алиевой, на тестовых экзаменах получил около 600 баллов, получил по черчению и рисованию 9 и 8. Он поступил к нам в вуз, но решил продолжить образование в Германии. Вообще в Германии классическое архитектурное образование: у них архитектор это не только тот, кто красиво рисует, но и тот, кто понимает, как это еще построить, то есть архитектор-инженер. В Италии, к примеру, в Милане, иной подход, там больше рисуют…

Внук сказал, что хочет учиться в Европе, потому что опасается, что с таким именем и фамилией ему будет легко в университете. Поступив к нам, он даже выступил от имени студентов-первокурсников в начале учебного года, а в октябре получил приглашение от различных вузов Германии. Я посоветовал ему выбрать Аахенский университет, с классическим архитектурным образованием. Учится, мы с ним постоянно созваниваемся, он мне посылает свои проекты. Образование там бесплатное, оплачиваем только съем квартиры, питание и карманные расходы, причем деньги перечисляются университету, и тот сам распределяет их помесячно. Готовит внук сам, он вообще хозяйственный мальчик… Правда, мальчик легко сказано – метр 92 ростом и нога 48 размер, здоровяк. Очень добрый, бабушке часто звонит…

- Очень рад, что у вас есть такой продолжатель семейного дела!

- Жизнь прожита не зря. Впереди еще много дел. Но есть то, что огорчает. К примеру, вижу вокруг бездуховность, превалирование материального. Раньше я очень боялся, что у нас недостаточно патриотизма, но Отечественная война наглядно показала, что с этим все в порядке, слава Аллаху, тут я спокоен. Перед Ясамальском военкоматом в дни войны были толпы людей, такой был подъем! Я боялся не увидеть Шушу, но слава Богу, увидел ее.

Что касается культуры, то ее нужно воспитывать с детства. В том числе отношением к памятникам архитектуры. Не министр же культуры уродует памятник культуры, это делает живущий в нем гражданин, которому не привили культуру. Это пробел, который есть. Множество памятников архитектуры привели в негодное состояние люди, которые в них жили. Раньше ходить в театры было нормой. Мой папа купил мне абонемент в театр, я пару раз пошел, а затем перестал ходить. Папа сказал: «Не хочешь – не ходи! Я просто хочу, чтобы ты был культурным человеком!». Я стал посещать все спектакли. Еще случай: на азербайджанском ТВ раз в неделю шла передача «Мугам сааты», вел ее Афрасияб Бадалбейли. Там было исполнение, он объяснял, рассказывал все о мугаме. Папа попросил меня посмотреть ее, сказав, что без этого мне не стать настоящим азербайджанцем. Вначале мне было не особо интересно, но в результате просмотра этих передач я до сих пор обладаю большими знаниями о мугаме. Это надо воспитывать!

Вот сломали четки на памятнике Тагиеву… Зачем сломали? Они что, кому-то мешали? Увидев лица этих ребят, могу сказать - бездуховность! Они не понимают, их накажут, а они выйдут и еще что-то сломают.

- Хотел вот, кстати, спросить ваше мнение о памятнике - вокруг него много споров, говорят, что нужно было иначе решить архитектурно-скульптурную композицию… Каково ваше мнение?

- Убежден, что нужен был постамент. Да, памятник Черчиллю тоже стоит на земле, но к нему никто не подходит, он воспринимается как часть городской среды. Но у нас… на бульваре мужик стоит - у него рука блестит, так как каждый считает своим долгом пожать ему руку. На площади Фонтанов девчонка стоит, посмотрите, в каких местах у нее блестит металл! Вот уровень общества.

- Как человек, столько лет бывший главным архитектором Баку, можете сравнить работу тогда и сейчас. Довольны сравнением?

- Хорошее было время. Работал на совесть, ночью просыпался и обнаруживал, что мозг работает, я думаю о том, что сделать завтра. Все сотрудники знали: если в 9 меня нет, в пять минут десятого меня нет, значит, я заболел, иной причины отсутствия быть не может…

А сейчас в 10 звонишь чиновнику, его нет. В 11 звонишь, его нет. Через полчаса звонишь, помощник говорит, что у него дела, его нет… Какие у него дела, что госслужащего постоянно не найти на рабочем месте? Сейчас люди, в том числе чиновники, думают: «Будет плохо здесь - уеду!». А тогда старались, чтобы здесь было хорошо. Я же ворчу, потому что у меня кроме как здесь ничего нигде нет. Квартира одна есть своя и дача, и больше ничего. Мне все друзья говорят: «Ты идиот, 12 лет был главным архитектором Баку и ничего для себя не сделал». А я им отвечаю: «Я не идиот, я счастливый человек, мне никто не может постучать в дверь и задать неприятный вопрос».

В свое время благодаря настойчивости Гарагашлы - болельщика дач - я на месте свалки мусора в Мярдякане, на пустыре без единого дерева и колодца получил участок. И на его месте построил хороший, не роскошный, а обыкновенный двухэтажный дом, разбил сад с плодовыми и декоративными деревьями, цветами, 2000 квадратных метров газона. Держал собак - одну 13 лет, другую - 14… После второго - Шаха - вот уже 4 года не решаюсь завести собаку, хотя очень хочу рыжего сеттера…

Сколько мне осталось, знает один Всевышний. Я ему очень благодарен за жизнь, которую он мне дал. Но, естественно, большая часть жизни прожита, ведь еще столько же не проживу. Рад успехам внуков и внучек, у меня и один правнук есть. Каждый новый день - это подарок, который необходимо ценить. Но главная конституция каждого дня - это память об отце…